Савва Грешный - сказка
Умирал от болести в сваей землянке атаман Савва Грешный. Жестокая хворь савсем измучила яво. Пришед в сябя, шаптал малитвы, и снова праваливался в забытьё.
Ачнулси, и вдруг видить: пяред ним нагайский хан, расплылся в улыбке.
— Не ажидал, казак-сабака? Прискакал я паглядеть, как тябя, гяур, шайтан заберёть в преисподнюю. Хачу сам сваими глазами видеть, штобы исчезла из маей памяти вместе с табой та страшная ночь, кагда ты, сабака, каче- вье наше разарил. Атца мово срубил. Матку ссильничал и брюхо распорол. Сеструшек в ясырь пабрал. Братьев малых в воду пометал. Весь род извёл. Адин я, малец, ахлюпью, на кане ушел.
Та ночь для мяня всё не проходить. Как закрываю глаза, вижу матку сваю в крави, пажар. Снова и снова.
Многа я поход хадил, многа кафир резал. Лишь тваю станицу наши сакмы абхадили староной. Такой страх был у мой джигит ат аднаво тваво имяни. И вот, хвала Милостивому, услышал я, што помираешь ты, гяур. Казаки тваи ушли кызылбашские бярега шарпать. А с табой толькя чюр адин асталси. Не аднаво коня я загнал...
Буду глядеть, как ты умирать будешь. Долго умирать будишь, долга глядеть буду.
Савва прокашлялся и захрипел:
— Хочешь знать, хан, атчево нам, казакам, такая честь? Што жарят нас ляхи в медных быках в Варшаве, в Маскве баяре колесують, в Царьграде янычары на кол сажають. Аттаво, што нигде казаки пащады не просютьІІІ
И тут свистнул кистень, который прятал Савва под рукой и пробил висок неосторожно приблизившемуся хану.
Вытащили нагаи казака и зачали с яво кожу сдирать. И закричал Савва:
— Спаси Господи за то, што прастил мяняІІ!
Ачнулси, и вдруг видить: пяред ним нагайский хан, расплылся в улыбке.
— Не ажидал, казак-сабака? Прискакал я паглядеть, как тябя, гяур, шайтан заберёть в преисподнюю. Хачу сам сваими глазами видеть, штобы исчезла из маей памяти вместе с табой та страшная ночь, кагда ты, сабака, каче- вье наше разарил. Атца мово срубил. Матку ссильничал и брюхо распорол. Сеструшек в ясырь пабрал. Братьев малых в воду пометал. Весь род извёл. Адин я, малец, ахлюпью, на кане ушел.
Та ночь для мяня всё не проходить. Как закрываю глаза, вижу матку сваю в крави, пажар. Снова и снова.
Многа я поход хадил, многа кафир резал. Лишь тваю станицу наши сакмы абхадили староной. Такой страх был у мой джигит ат аднаво тваво имяни. И вот, хвала Милостивому, услышал я, што помираешь ты, гяур. Казаки тваи ушли кызылбашские бярега шарпать. А с табой толькя чюр адин асталси. Не аднаво коня я загнал...
Буду глядеть, как ты умирать будешь. Долго умирать будишь, долга глядеть буду.
Савва прокашлялся и захрипел:
— Хочешь знать, хан, атчево нам, казакам, такая честь? Што жарят нас ляхи в медных быках в Варшаве, в Маскве баяре колесують, в Царьграде янычары на кол сажають. Аттаво, што нигде казаки пащады не просютьІІІ
И тут свистнул кистень, который прятал Савва под рукой и пробил висок неосторожно приблизившемуся хану.
Вытащили нагаи казака и зачали с яво кожу сдирать. И закричал Савва:
— Спаси Господи за то, што прастил мяняІІ!
Источник:
Прислал казак Кошель